— Это либо выступ стены, либо перекрытие какого-то погреба, товарищ полковник, — докладывает капитан. — Нужно, видимо, расширять шурф…
— Это мало что даст, — возражает полковник. — Нужно заложить еще несколько шурфов в разных местах пустыря, тогда можно будет установить границы подземного сооружения. Возможно, что тут действительно склад боеприпасов. Я сейчас вызову вашу роту. А как только она прибудет, мы оцепим весь этот район.
— Вы полагаете, значит?…
— Ничего я пока не полагаю, считаю, однако, подобную предосторожность не лишней.
«НУ И СИТУАЦИЯ!..»
Саперы полковника Азарова трудились весь день до позднего вечера. На рассвете снова возобновили работу.
А в полдень Азаров докладывал секретарю горкома партии и председателю горисполкома, что на Козьем пустыре обнаружен не просто склад боеприпасов, пролежавших в земле более четверти века, а, скорее всего, склад-сюрприз огромной разрушительной силы.
— Как же это понимать, товарищ полковник? — озабоченно спросил Азарова секретарь городского комитета партии. — Боеприпасы, значит, не брошены тут второпях, а специально оставлены?
— Думаю, что так, — подтвердил Азаров. — Обстановка в то время была для немцев сложной. Вывезти оставшиеся у них снаряды они не имели возможности. В таких случаях боеприпасы обычно взрывают, а они их закопали и очень тщательно замаскировали.
— А не могли немцы оставить тут еще и мину замедленного действия?
— На такой срок? — удивился Азаров. — Мин со столь длительным сроком замедления тогда не существовало. У немцев был хорошо известный нам часовой взрыватель замедленного действия, рассчитанный на двадцать одни сутки. Химические их взрыватели имели несколько больший срок замедления, но не на годы же. А ведь с тех пор прошло более двадцати пяти лет. Не исключено, правда, что заминирован вход в подземный склад боеприпасов. Но не миной замедленного действия, а с помощью какого-нибудь механического взрывателя или замыкателя.
— А вам известно, что на Козьем пустыре милиция заметила какого-то подозрительного типа? — спросил председатель горисполкома.
— Ну, во-первых, не милиция, а местный комсомолец, сообщивший об этом в милицию, — уточнил секретарь горкома. — А во-вторых, все это не очень достоверно…
— Однако это вполне вероятно, — заметил Азаров. — Не исключено, что кто-то из тех, кто оставил тут этот склад-сюрприз, решил теперь поинтересоваться его судьбой. А скорее всего, послан сюда западногерманской разведкой. Поставлен ли в известность об этом представитель госбезопасности?
— Да, он в курсе дела.
— Даже если опасения наши преувеличены, — продолжал развивать свою мысль полковник Азаров, — обстановка все равно чрезвычайная. Боеприпасы пролежали в земле так долго, что многие из них подверглись, конечно, разрушению и теперь очень чувствительны к легчайшему удару. Вне всяких сомнений, на поверхности их выступили пикраты — соли пикриновой кислоты, или, попросту, мелинита, а это чертовски опасно.
— В том, что обстановка чрезвычайная, не может быть никаких сомнений, — согласился с Азаровым секретарь горкома. — Вы человек военный и многоопытный, подскажите, что нужно делать.
— Срочно создать комиссию из военных специалистов, представителей городского комитета партии и горисполкома. Я сегодня же поставлю в известность об этом командование военного округа.
— А до этого?… — встревоженно спросил председатель горисполкома.
— До этого, кроме оцепления Козьего пустыря, я не имею права ничего предпринимать. Пусть примет меры по охране этой территории и милиция. Не лишним было бы также переселить в другой район жителей ближайшего к Козьему пустырю квартала.
— А что еще у нас там поблизости? — обратился к председателю горисполкома секретарь городского комитета партии.
— Фабрика имени Пятидесятилетия Октября и лаборатория химзавода. А чуть подальше химзавод. Я уже не говорю об учреждениях…
— Особенно опасна близость склада боеприпасов для химзавода, — заметил Азаров. — Надо бы предупредить их об этом на всякий случай.
— Неподалеку от Козьего пустыря проходит ведь еще и центральная магистраль газопровода, — вспомнил председатель горисполкома, вытирая платком вспотевший лоб. — Ну и ситуация!..
ГОВОРКОВ ФОТОГРАФИРУЕТ «ТАИНСТВЕННУЮ ЛИЧНОСТЬ»
— Ох, Говорков!.. — укоризненно покачивает головой лейтенант Дюжев. — Говорил же я тебе, не смей сам. Вот и упустил… у
— А что же мне было делать, товарищ лейтенант? Не мог же я его задержать…
— Этого только не хватало!
— Зато успел сфотографировать…
— Ну, знаешь ли!.. Забежал вперед и щелкнул?
— Да что я, не видел, что ли, как это делается?
— Где видел? В кино?
— А что, в кино все липа, значит, да?
— Ну зачем же липа. Бывают и толковые фильмы.
— Так вот я как раз…
— По опыту лучших кинообразцов? — усмехается Дюжев. — Давай показывай, что у тебя получилось.
Говорков достал из кармана две фотографии.
— Да-а, — иронически произносит Дюжев, взглянув на фотографии. — Не мастак ты и по фоточасти. Ничего ведь тут не разберешь.
— А это потому, что не забегал вперед, — обижается Говорков. — И не просил его позировать…
— Ладно, не остри!
— К тому же снимать пришлось с большого расстояния, чтобы не насторожить. Лицо, конечно, не очень разборчиво, но фигура и костюм…
— Да таких фигур, а особенно костюмов знаешь сколько в нашем городе? Он же не горбатый и не хромой. Судя по всему, самый обыкновенный. Даже не толстый и не тощий. Стандартный. Ну, а в костюме что характерного? Что на нем — брюки-гольф или какие-нибудь стиляжьи доспехи?
— Он же не кретин. Кретинов не берут в шпионы. А настоящий тайный агент понимает, наверно, как надо одеваться, чтобы не привлекать внимания.
— А вот этого мы с тобой, Говорков, пока еще не знаем — настоящий он или не настоящий.
— А я уверен…
— Одной твоей уверенности маловато. А куда он шел, удалось тебе выяснить?
— Не удалось… Шел он по улице Гагарина, потом вскочил в автобус номер тринадцать, когда тот уже трогался. А я не успел…
— Может, он в автобус вскочил после того, как ты его сфотографировал?
— Я же говорю, незаметно я это сделал.
Некоторое время они молчат. Потом Дюжев подводит итог своим размышлениям:
— Скорее всего, ты все-таки чем-то его насторожил.
— Уверяю вас, товарищ лейтенант!..
— И вообще давай кончать с этой самодеятельностью!
— С какой самодеятельностью? Вы что, думаете, я его выслеживал? Просто шел по Гагаринской и вдруг вижу: выходит этот тип из ресторана «Ясень»…
— А вот это уже более существенно! — оживляется Дюжев. — И было это вчера?
— Да, часов в семь вечера.
— А почему ты мне сразу же об этом не доложил?
— Хотел с фотографиями прийти, чтобы словам моим больше веры было. И потом, думал, что уже не застану вас тут в семь часов.
— Доложил бы дежурному, а теперь, спустя столько времени…
— А может быть, он снова придет в этот ресторан? Хороший ведь ресторан. Говорят, лучший в городе.
— Этого, брат, я не знаю, ибо питаюсь главным образом в нашей столовой. И потом, вообще не очень понятно, как это твой «шпион» решился туда заглянуть…
— Может, для встречи с сообщником?
— Ну, это-то менее всего вероятно. А что, если?… Ты посиди тут минутку, Говорков, я сейчас…
Он ушел куда-то и возвратился довольно скоро.
— Начальство не возражает — пошли! Да, еще минутку- нужно переодеться. Не стоит привлекать внимание милицейской формой.
Дюжев вышел в соседнюю комнату и через несколько минут появился в скромном сером костюме.
— Ну, вперед! Будешь у меня за доктора Уотсона, только не задавай столько глупых вопросов, как он.
Выйдя из отделения милиции, они сели в автобус и через три остановки сошли возле ресторана «Ясень».
У дверей их по-военному поприветствовал рослый седобородый швейцар с двумя колодками орденских планок, среди которых преобладают медали за взятие городов. А над колодками — Георгиевский крест.