Узнав у официанта, где найти директора, Дюжев направился в служебное отделение ресторана.

— Чем могу служить? — не без удивления спрашивает лейтенанта милиции директор, возвращая его удостоверение.

Дюжев протягивает ему фотографии, сделанные Говорковым.

— Вот взгляните, пожалуйста, на эти снимки. У вас вчера часов около семи был этот человек. Не обратили ли вы на него внимания?

Директор некоторое время внимательно всматривается в фотографии.

— Нет, не обратил. К тому же на этих снимках…

— Да, снимки не очень удачны, но лишь в смысле лица, так сказать. А поза… Видите, какая самоуверенная поза? Как он держит голову, выпячивает грудь! Такой должен и говорить властно, требовательно. То ему не так, другое не по нему… Не жаловался ли кто-нибудь из ваших официантов на капризного клиента?

— Жаловались на одного, но того я знаю. Это наш завсегдатай, большой любитель выпить. Вы подождите, однако, я покажу ваши снимки тем, кто вчера дежурил, если, конечно…

— Да, пожалуйста, только предупредите их…

— Это само собой, товарищ лейтенант. Об этом можете не беспокоиться. У нас ресторан молодежный, все официанты комсомольцы.

Он возвращается спустя несколько минут с таким видом, что Дюжеву и без слов все ясно.

— К сожалению… — вздыхает он, выразительно разводя руками. — Но есть человек, который, пожалуй, может вам кое-что рассказать. Наш швейцар Егор Петрович. Кавалер Георгия и двух орденов Славы.

— А сколько же ему, если он и в первой мировой участвовал? — удивляется Дюжев.

— Семьдесят пятый.

— И все еще работает?

— Да он здоровее любого сорокалетнего. Настоящий русский солдат! Его не только уважают, но и побаиваются все наши пьяницы. Ни разу еще милицию не приходилось вызывать. Егор Петрович сам с ними справляется. Я его сейчас позову.

Спустя несколько минут в дверях директорской комнаты появляется мощная фигура Егора Петровича.

— Явился по вашему приказанию, товарищ директор, — басит он, молодцевато прикладывая руку к козырьку фуражки.

— Вот познакомьтесь с товарищем лейтенантом милиции, Егор Петрович. У него есть к вам вопрос.

Егор Петрович щелкает каблуками и снова прикладывает руку к козырьку.

— Бывший гвардии старший сержант Егор Петрович Денисов. Чем могу служить?

Дюжев крепко пожал ему руку и кратко ввел в курс дела. Присмотревшись к фотографиям, Егор Петрович заявил:

— Ну как же, помню я этого барина! Уходя, сунул мне в руку двугривенный и очень еще удивлялся, что я его не взял. А я вообще не из-за чаевых здесь, а из-за внучки своей… Она тут в официантках. Да и работа моя с военной схожа — будто снова на боевом посту…

— И часто этот человек посещает ваш ресторан?

— Вчера в первый раз зашел. Важный такой. И видать, из военных. У царских офицеров такая выправка была… Он и двугривенный мне сунул точь-в-точь как штабс-капитан, у которого я в первую мировую денщиком служил. Так ведь тот дворянином был, а уж кто этот, не понимаю. Но что бывший военный — это точно!

— А как, по-вашему, русский он или иностранец?

— Русский, — убежденно заявляет Денисов. — Это уж тоже точно. Я русского человека завсегда отличу от любого иностранца. Тут ведь у нас и иностранцы бывают. Да я и на фронте имел дело не только с немцами, но и с поляками и чехами. А когда под Сталинградом воевал, так еще и пленных итальянцев приходилось конвоировать.

Поблагодарив Денисова и попросив немедленно позвонить ему, если этот посетитель снова придет в ресторан, Дюжев попрощался и ушел. На улице его встретил сгорающий от нетерпения Говорков.

— Ну как, товарищ лейтенант?

— А ты, пожалуй, прав, Говорков, — задумчиво произносит Дюжев.

— В чем прав, товарищ лейтенант?

— В том, что почуял врага. Только я думал, что он немцем должен быть. Кем-нибудь из тех, которые тут, под Ясеневкой, в сорок четвертом готовили нам «сюрприз».

— А это не обязательно, чтобы именно немец. Папа говорит, что Ясеневку обороняли вместе с немцами и власовцы. Какой-нибудь из этих предателей не мог разве по заданию своих немецких хозяев приехать теперь к нам?

— И опять ты, пожалуй, прав, Говорков. Непедагогично, конечно, хвалить начинающего детектива, но…

— А я и не собираюсь в, детективы…

— А куда же?

— В саперы. Я говорил уже вам…

— Правильно, говорил. А жаль, что не в детективы, есть у тебя к этому способности.

— Саперы тоже, если разобраться, детективы. Они ведь не только минируют. А при разминировании им приходится каждую мину, особенно замедленного действия, знаете как разыскивать?…

— Толковый ты мужик, Говорков, глубокомысленный, — не то в шутку, не то всерьез говорит Дюжев. — Поиски хорошо запрятанной мины и в самом деле вполне схожи с розыском преступного лица. Не буду больше тебя совращать. Иди по стопам своего отца-сапера, там тоже нужны хорошие следопыты.

— А в дружинники я бы все-таки пошел…

— Ладно, похлопочу за тебя перед начальством.

РАЗНОГЛАСИЯ В КОМИССИИ

В Ясене создали комиссию из военных специалистов округа под председательством полковника Азарова. В нее вошли представители Ясеньского городского комитета партии и горисполкома. Саперы Азарова к этому времени заложили тринадцать шурфов. Часть из них оказалась по соседству со стенами подвального помещения. Часть уперлась в его перекрытие. Действуя армейскими ножами, саперы разобрали кирпичную кладку в менее прочных местах свода подземелья.

Работа оказалась не только нелегкой, но и очень опасной: свод внутри был покрыт известью, которая в любую секунду могла обрушиться на боеприпасы. Приходилось сначала проделывать небольшие отверстия, в которые можно было бы просунуть руку, чтобы осторожно отдирать штукатурку изнутри.

И все-таки несколько кусков ее упало. Старший лейтенант Казарян, разбиравший свод подземелья, с замирающим сердцем прислушивался к глухому звуку их падения. Внизу могли оказаться детонаторы, начиненные взрывчатыми веществами, чувствительными даже к самому легкому удару. Но все обошлось благополучно.

Когда отверстие в своде расширилось настолько, что в него можно было просунуть руку с электрическим фонарем, Казарян зажег свет и заглянул внутрь. Луч фонаря уперся в крышку ящика со снарядами. Видимо, ящики были сложены друг на друга до самого потолка. Что находилось сбоку этого штабеля, рассмотреть не удалось — слишком мало было отверстие в своде.

В другом шурфе, тоже упершемся в свод подземелья, перекрытие разбирал Левин. И тут луч его фонаря нащупал дно подземного склада.

Осмотрев шурф Левина, полковник Азаров распорядился расширить отверстие до таких размеров, чтобы сквозь него мог пролезть кто-нибудь из саперов. Капитан решил сделать это сам.

Осторожно вынув из перекрытия еще несколько кирпичей, он спустился в подземелье по веревочной лестнице, внимательно читая маркировку на боковых стенках ящиков с боеприпасами.

В одном штабеле находились артиллерийские мины, в соседнем — фаустпатроны, а с противоположной стороны — стопятимиллиметровые снаряды.

Капитан Левин обратил внимание и на то, что ящики в штабелях были сырыми. Стенка одного из них настолько прогнила, что сквозь нее был виден стальной корпус осколочно-фугасного снаряда, изъеденного ржавчиной. На поверхности соседнего выступили пикраты, повышающие возможность самопроизвольного взрыва.

Так как несколько шурфов прошли вдоль четырех наружных стен подземелья, Азаров имел теперь возможность сообщить комиссии приблизительное количество находящихся на складе боеприпасов.

— Пока мы обнаружили там стопятимиллиметровые снаряды, стодевятнадцатимиллиметровые артиллерийские мины и ящики с фаустпатронами и гранатами, — докладывает полковник. — Видимо, есть в подземелье и инженерные мины, а может быть, и взрывчатые вещества. Судя по тому, как плотно заполнена штабелями с боеприпасами та часть склада, в которую мы проникли, всего там не менее десяти тысяч одних только снарядов. И наверно, разных калибров. Очевидно, столько же и артиллерийских мин. Фаустпатронов и гранат, пожалуй, меньше. Да плюс еще инженерные мины. При такой «разношерстности» боеприпасов работа будет нелегкой…